Хм, и Нина судорожно жалуется, что она хочет любить, хочет, но… Словно ей что-то мешает. Щебечет, захлебываясь, про какую-то другую любовь, но… что-то скрывает и недоговаривает. Так что же? Считать Нину только поэтому ведьмой?

В справочниках по сатановедению стоит, что договор с дьяволом может быть на несколько лет или на всю жизнь и что подписывается он кровью: «Иногда, в случае тех, кто еще молоды, договор заключается на короткое время, но потом он в с е г д а возобновляется».

Сбоку приписка рукой красного папы Максима Руднева:

«Это фрейдовская „девическая влюбчивость“, которая якобы совершенно безопасна».

Итак, отец психоанализа – папа Фрейд говорит совсем не то, что средневековый папа Иннокентий Восьмой и его ученые монахи. Кому из них верить? Средневековым суевериям или современной науке?

Однако средневековые монахи не сдавались. Они утверждали, что после подписания договора с дьяволом этот хитрец старается припечатать на теле ведьм и ведунов свою специальную печать – «особенно на тех, от кого он ожидает постоянства».

Эта печать дьявола или метка ведьмы представляет собой нечто вроде черного или красноватого родимого пятна различной формы и оттенков. Иногда в этом месте тело опускается как пустое.

Ага, вот оно – в этом месте тело опускается как пустое! Просто средневековые красотки, так же как и Нина, вырезали свои родимые пятна. Вполне естественно. А ученые монахи называли их ведьмами и отправляли на костер.

«Это потому, что монахи женщин не любят, – думал Фома Неверный. – Но я-то не монах!»

Все это самые обычные родимые пятна, пигмент на коже, у одних больше, у других меньше. Вон у комиссара Соси Гильруда не то что пятно, а весь бок черный, как у негра. Хорошо, что Сося не родился в средние века. А то поджаривался бы он на костре инквизиции.

Фома Неверный пробежал глазами по писаниям Роберта Хинка, настоятеля церкви в Аберфойле, который в 1691 году в своем трактате «Тайное содружество» писал так:

«Печать дьявола у женщин ставится чаще всего в самых укромных местах – на груди или половых органах».

«Тьфу, черт! – подумал Борис. – На груди – опять совпадение».

Значит, с такой меткой на груди в средние века Нина тоже попала бы на костер. Хорошо, что она родилась в 20 веке, когда миром правит не папа Иннокентий Восьмой, а добрый папа Фрейд.

Быстро летит время, а особенно когда люди влюблены. Нужно было уже готовиться к отъезду, и Борис предложил Нине переговорить с родителями. Но она решила, что лучше сделает это сама.

– Приезжай завтра к нам на ужин, – сказала она. – Там мы все и обсудим.

В переулке Энтузиастов атмосфера была немножко напряженная. Милиция Ивановна накрывала стол к ужину и старалась не смотреть по сторонам. Акакий Петрович, как обычно, дремал в своем продранном зеленом кресле, зажав в кулаке баночку с пилюлями против меланхолии.

В ожидании ужина Нина поманила жениха в свою комнату. Ту самую, которая раньше запиралась от него так тщательно, словно там мастерская фальшивомонетчиков. Закрыв дверь, Нина села на кушетку, поджала под себя ноги и сразу приступила к делу:

– Я люблю тебя, Борькин, и хочу быть твоей женой. В этом нет никакого сомнения. Но перед этим нам нужно еще о многом поговорить…

– О, конечно, – согласился жених.

– Так вот… Первое… Перед тем, как жениться на мне, ты должен считаться с возможностью развода.

– Откровенно говоря, об этом я не думал.

– Так вот, подумай.

– Но почему?

– Я очень и очень требовательна к себе и моему мужу. И может быть, мы не сойдемся характерами. Теперь второе. Как ты думаешь обставить свою… или, скажем, нашу квартиру в Вене?

– Ну, это мы решим совместно.

– Хорошо. Как насчет спальни?

– О, на этот счет не беспокойся. В Вене есть прекрасные двуспальные гарнитуры.

– Вот этого-то я и боялась. Ни в коем случае! Категорически!

– Но почему?

– Это ужасно безвкусно! И старомодно, и непрактично. И вообще глупо. Кроме того, я люблю свободу.

– А как же ты хочешь?

– Сделаем в смешанном стиле. Модерн!

– То есть?

– Так, чтобы спать в отдельных комнатах. И будем ходить друг к другу в гости. То ты ко мне, то я к тебе. Как все культурные люди. Понимаешь, чтобы у нас была свобода. Во всяком случае, на первое время. А там посмотрим.

Пока Нина планировала их будущую жизнь, жених сидел рядом и любовался ею. Вот оно, так близко: высокая девичья грудь, тонкая талия, полные красивые ноги и тяжелые бедра здоровой самки. Ни много, ни мало. Как раз то, что в искусстве называется каноном. Не женщина, а богиня. Нежная шея в вырезе белой блузки и такая холеная, почти прозрачная кожа, которую так хорошо целовать. Да, лучшего не найдешь. И все это теперь его. И он опять чувствовал себя любимцем богов.

– Теперь третье, – продолжала богиня. – Я не хочу быть просто домашней хозяйкой. Я хочу еще поучиться и поработать. Поэтому я не хотела бы сразу иметь детей. Ну, скажем, первые три года. Как насчет этого?

Любимец богов пожал плечами:

– О таких подробностях я, признаться, не думал. Обычно женщины первые хотят детей. А мне в общем не к спеху.

– Вот и прекрасно. Тогда подождем лучше годика четыре-пять. Ведь у большинства людей дети получаются просто потому, что они не, знают, как этого избежать. Но мы-то люди культурные.

– Хорошо, – сказал любимец богов. – Теперь у меня один вопрос. Через неделю я должен улетать. Как ты?

– Так быстро я не могу. Сначала мне нужно вылечить папку. Иначе он тут один с ума сойдет. Потом мне нужно еще разделаться с работой. Я приеду позже.

– Но тогда нам нужно зарегистрироваться.

– Зачем? Мы сделаем это в нашем посольстве в Вене. Это будет даже оригинальней. Но, имей в виду, пока мы не зарегистрируемся и пока ты не устроишь квартиру, как полагается, жить я с тобой не буду. Ведь княгиня Лиза с мужем тоже в Вене. На первое время я остановлюсь у них.

– 0-ох, – вздохнул любимец богов. – Опять эта чертова княгиня Лиза.

Потом они стали обсуждать, как будет выглядеть их будущая квартира. Вдруг богиня встрепенулась:

– Да, самое главное чуть не забыла. Я еще хотела бы изучить другую специальность.

– Какую?

– Искусственное осеменение…

– Что-о-о?

– Что же тут такого особенного, – мягко улыбнулась богиня. – Это теперь очень модно – искусственное осеменение животных.

– Так ты что, хочешь стать зоотехником?

– Мушер, а когда ты купишь мне меховое манто? Какая же я жена начальника, если без манто?

Но жили они в общем довольно счастливо. До тех пор, пока не произошло одно странное происшествие. А началось все это, как обычно, из-за сущего пустяка.

Как-то вечером Мушер и Фуфу зашли в гости к Жоржику Бутырскому, чтобы посмотреть на его новую квартиру. А у Жоржика, как у тройного агента, в это время сидели его друзья из Союза молодых гениев – СМОГ и «Самиздата». Там же крутилась американская ведьма Дока Залман, которая прикидывалась меценаткой и таскала им под юбкой наркотики, а уносила, тоже под юбкой, произведения «Самиздата», которые потом ее отец, ведьмак Кока Бондарев, печатал в эмигрантском издательстве СТН. Ну а Жоржик за всем этим следил и доносил куда надо.

Все было хорошо, пока Фуфу не завела свою обычную волынку, какая она хорошая и какой у нее плохой муж. Жоржик слушал-слушал, а потом и говорит:

– Хочешь, Фуфу, я тебе помогу? У меня есть целая куча моих бывших невест – всякие проститутки, алкоголички, наркоманки или нимфоманки. Я сейчас организую из них женский отдел Союза молодых гениев. И всем им мужика хочется. Давай я познакомлю с ними Мушера, и тогда ты от него отдохнешь. И он от тебя отдохнет.

Фуфу надулась и молчит. А Жоржик раскладывает на столе свой семейный альбом, напоминающий рекламу публичного дома, и говорит:

– Ну, Мушер, выбирай. Какую тебе – рыженькую или черненькую?

Почти все девочки в альбоме были голенькие, и Мушер немножко заинтересовался. А Фуфу аж позеленела от злости. Потом она вспомнила, что главная сила женщины в слезах, и как зарыдает в три ручья.

Мушер ее успокаивает:

– Фуфочка, да ведь Жоржик только пошутил. Ведь ты у меня лучше всех. И ни на кого я тебя не променяю.

Но Фуфу была не из тех, которые так быстро прощают шутки, которые им не нравятся. Как бывшая артистка эстрады, она разыграла самую настоящую истерику. По всем правилам искусства.

Собрали со стола голеньких невест и перешли на политику, а Фуфу все рыдает. Заговорили о Тарсисе и дурдомах, а Фуфу все дурит и изображает судороги. Завели радио, а Фуфу голосит громче радио. Ну прямо как кликуша-плакуша.

В конце концов Мушеру не оставалось ничего другого, как увезти ее домой. На этом подобные истории обычно и кончаются. Но здесь история только начиналась.

Чтобы проучить Мушера, Фуфу решила притвориться, что в результате этого вечера она немножко помешалась. И начала она фантазировать такое, что это даже и повторять как-то неудобно. В общем, на следующее утро она говорит Мушеру:

– Ну и спишь же ты, Мушера, как баран. Неужели ты ничего не слышал?

– Нет, – говорит Мушер. – А что?

И тогда Фуфу рассказывает следующую историю.

Как только Мушер захрапел, Фуфу вдруг слышит, что ее кто-то зовет. Но зовет не голосом, а мыслями. Тогда она оделась и вышла на улицу. А там ее ждет черная машина и два человека в черных масках. Но в одном из них она узнала Жоржика. В общем, привезли ее прямо на собрание женского отдела Союза молодых гениев. Все там голые, пьяные и в масках. Но Фуфу не дура и сразу узнала там всех проституток из Жоржикова альбома. И устроили они там что-то вроде шабаша ведьм или вальпургиевой ночи. Кругом горят черные свечки, а посередке большой-большой черный крест. И кадят там кадилами из наркотиков. Прямо как черная месса.

Потом там появилась американская ведьма Дока со своим мужем-оборотнем, который тащил мешок с долларами, и знаменитая модернистическая поэтесса Наталия Горбаневская, которая приехала верхом на помеле в форме фаллоса и ругалась матом. Затем через трубу влетел хромоногий Валерий Тарсис в полосатой куртке с надписью «Палата No 7».

Все это немножко напоминало шабаш ведьм из романа Булгакова «Мастер и Маргарита». Вокруг алтаря, где стоял черный крест, – собрались все знаменитости московского подполья и «Самиздата». Синявский приплясывал под ручку с Даниэлем, а за ними уныло бродил какой-то замаскированный марсианин по имени Пхенц. А академик Сахаров подделывался под лорда Бертрана Рассела, ученого вождя западных хиппи, и перемигивался с неохристианином-бердяевцем Солженицыным. Верхом на бутылке прикатил Петр Якир. Затем в облаке серы прибыли потомственные революционеры Павлик Литвинов, Владимир Гершуни, Андрей Амальрик и даже сама Светлана Сталина. На многих гостях были полосатые куртки из дурдомов. Когда все были в сборе, они взялись за руки по 13 человек и танцевали хоровод вокруг черного креста.

Здесь Фуфу смущенно запнулась и потупила глаза.

– Ну а что потом? – спросил Мушер.

– Потом обычно делают свальный грех, где делают всякие запретные вещи. Но я ничего не помню. Меня привезли домой только под утро. Но, чтобы ты не думал, что это мне только приснилось, когда я вернулась, я нарочно положила ключи от квартиры сверху, на столе. Вон, посмотри!

Мушер посмотрел и видит, что ключи действительно лежат не как обычно, у него в кармане, а сверху, на столе.

Весь последующий день, пока Мушер сидел на работе, Фуфу вызванивала ему по телефону и сообщала дополнительные подробности ночного происшествия. А неистовый Артамон, как управделами, сидел на своем телефоне и все это подслушивал. Вскоре все сослуживцы знали, как Фуфу ездила на шабаш ведьм, и в доме чудес запахло очередным чудом.

Косоглазый Филимон утешал Мушера:

– Знаете, ваша Фуфу, конечно, притворяется. Но имейте в виду, что симулировать психические болезни любят те люди, которые того… кхм… предрасположены к этим болезням. А нормальному человеку эта идея и в голову не придет.

Филимон осторожно оглянулся по сторонам и, понизив голос, как заговорщик, завел разговор о том, что у него, мол, самого жена еврейка, что евреи – это очень хороший и интеллигентный народ, но что у них столь же много всяких психических болезней. Потом Филимон дружески подмигнул:

– А ведь ваша Фуфу, кажется, тоже того… еврейка?

– Нет, она только полуеврейка. У нее мать… того… – Мушер поиграл в воздухе пальцами. – Но Фуфу себя еврейкой не считает.

– Считает или не считает, но вы учтите, что среди полуевреев психических болезней еще вдвое больше, чем среди чистых евреев. Я, знаете, сначала учился на психиатра. Но потом эти психи мне так осточертели, что я перешел на червяков и букашек.

Колченогий Артамон, как бывший директор спецшколы для дефективных детей, тоже заинтересовался ночным происшествием:

– А скажите, Мушер, ваша дочка в какой школе учится – для нормальных или для дефективных?

– Она у меня отличница, – с гордостью сказал Мушер. – Говорят, очень талантливая.

– Ох, плохо ваше дело, – поморщился Артамон. – Одаренность, особенно для женщин, – это одна из форм дефективности. В большинстве случаев это просто мужчины в юбках.

Изо всего этого Мушер понял только то, что с Фуфу нужно обращаться с осторожностью. А чтобы он этого не забывал, Фуфу продолжала чудить. Теперь она уверяла, что она записалась в Союз молодых гениев – СМОГ, что скоро она будет печататься в «Самиздате» и что она даже подружилась с американской ведьмой Докой. В результате у нее геперь столько всяких важных дел и так мало свободы, что она решила разводиться со своим мужем.

После твоего отъезда папка немного ожил и начинает по-немногу приходить в себя. А то он совсем было скис и питался только своими таблетками против меланхолии. Тьфу, тьфу, кабы не сглазить!

Теперь о другом. Ты пишешь, что купил для новой квартиры красный персидский ковер. Ох, нужно же додуматься до такой безвкусицы! Ты, конечно, скажешь, что я выросла в доме, где на полу не ковры, а какие-то цыганские лохмотья. Да, но зато у меня есть вкус, настоящий вкус. И я хочу что-нибудь модерное, модерное, модерное! Выбирай: или персидский ковер – или я! Умоляю, купи себе нары, стол и табуретку – и жди меня. Иначе не приеду! Или приеду, но буду жить у твоей разлюбезной французской Лизы. Помнишь, ночки – как арабские сказки? Впрочем, извиняюсь, ведь теперь это князь Горемыкин и княгиня Лиза.

А впрочем, люблю, люблю, люб…»

Вместо подписи стояли три красных штемпеля от губной помады.

«Борька, мой любимый!

Если бы ты только мог представить себе, как мне тяжело жить. Ни одной спокойной минуты. Все время думаю, думаю, думаю. Взвешиваю, взвешиваю, взвешиваю. До сумасшествия, до истерики.

Пока ты был здесь, мы все-таки об очень многом не договорили. А писать это на бумаге – это еще трудней, чем говорить.

Борькин, я хочу быть твоей женой. Х-о-ч-у-у! Но меня сводит с ума следующее. В нашем положении я должна быть совершенно откровенна. А это безумно трудно. И начинаются всякие „но“.

Я люблю тебя, но… Знаешь, бывают браки по расчету. Как, например, у твоей бывшей возлюбленной – княгини Лизы. Это своего рода „равный брак“. Наш же брак, во всяком случае с моей стороны, это брак вопреки всякому расчету. Это своего рода „неравный брак“ – и такие браки держатся плохо. Но (опять это проклятое „но“) это совсем не то, что ты думаешь!

Знаешь, бывает принцесса, которая отказывает всем принцам, богачам и красавцам. Потому что у нее есть секрет. А потом появляется беглый висельник с перекошенной мордой и женится на ней. Потому что он знал этот секрет, знал, с какого конца к этой принцессе подходить.

А в нашем случае… Ох, Боря, нет более неподходящих друг к другу людей, чем мы с тобой. Может быть, именно поэтому я и люблю тебя. Но любовь это одно, а брак – другое.

Ведь я говорила тебе, что технически я девушка, но в остальном я большая бе-е-е. Ты знаешь меня как железобетонную деву. Но что, если та самая железобетонная дева должна, вынуждена, не может не изменять тебе? Если она даже не хочет „этого“? И боится „этого“? Что тогда??? А ведь ты сказал, что тогда ты меня пристрелишь. Из того самого пистолета, из которого твой братец пристрелил свою жену. Это значит, что у тебя дурная наследственность.

Кстати, знаешь ли ты, что такое наследственность вообще и дурная наследственность в частности?

Сказанное тобой ужаснуло меня, как признак того, что мы с тобой классово чуждый элемент. Помнишь, ты как-то шутил, что ты любимец богов. Да, ты действительно любимец богов. Но таких, как я, боги не любят. А люди называют нас ведьмами. А ты в своей машине даже амулет против ведьм повесил. И этот амулет меня так злил.

Меня особенно бесило, что этот амулет тебе подарила княгиня Лиза. И она тебя уверяла, что она сама ведьма? Да, но если она это говорит, то она глупая ведьма – и такие ведьмы не опасны. А умная ведьма тебе этого никогда не скажет – и вот эти ведьмы опасны.

Вот тут-то и возникает эта классовая проблема. Это как христианин и язычница. Как это тебе объяснить… Ох, это так трудно, прямо рука не пишет.

Ты, Боря, добрый, умный и энергичный. А я – самолюбивая и честолюбивая эгоистка. Ведь даже папка и тот часто называет меня стервой и мерзавкой. Но уж такая я, видно, уродилась. И лучше сказать это сейчас, чем разводиться с тобой потом.

Вот я хожу кругом да около, а самого главного я тебе так и не сказала. Если у той принцессы, что всем отказывала, был один секрет, то у меня дело хуже – у меня два секрета. Больших секрета. А потом еще целый легион всяких маленьких секретов.

Ох, этот проклятый классовый вопрос! Помнишь, как Магдалина соблазнила Котика, а потом повсюду звонила, что он якобы „не функционирует“! Самое размахровое хамство! А вот у княгини Лизы (помнишь ночки – как арабские сказки?) этот же самый Котик, то есть князь Горемы-кин, прекрасно функционирует. И все это только потому, что они классово близкий элемент.

Ты сказал, что ты, любимец богов, любишь меня как богиню – так, что никогда не простишь мне измену. Да еще и пригрозил пистолетом. А я люблю тебя как язычница, как ведьма, полюбившая христианина, но я боюсь, что голос крови может оказаться сильнее меня. Это не совсем настоящая измена. А другой, не богине, ты простил бы даже настоящую измену. О Боже! Где выход из этого тупика?!

Зачем ты это сказал? Зачем? А у меня теперь сердце кровью обливается! Может быть, я была слишком избалована моей „первой любовью“. Но что, если эта штука повторится? Ох, эта классовая борьба – в душе человека – сводит меня с ума!

Да, кстати, последние новости. Помнишь Фуфу из дома чудес? Так вот, от этой классовой борьбы она уже сошла с ума. В полном смысле этого слова. Так, что ее посадили в психиатрическую клинику.

Говорят, что Фуфу помешалась от ревности к своему мужу. Но на самом деле она попала в дурдом потому, что они классово чуждый элемент. И такие смешанные браки кончаются плохо.

Боря, из этого классового тупика есть только один выход. Мы оба должны понять, что в тот момент, когда мы станем мужем и женой, борьба за наше счастье не кончится, а только начнется. Если ты способен на эту классовую борьбу, на этот риск, я приеду, и мы попробуем. Только, прошу тебя, отнесись к этому очень серьезно.

Прости за все гадости и глупости, которые я тебе написала, прости. Иначе ведь просто махнула бы рукой, как махала на очень многих.

Твоя очень несчастная языческая богиня.

П. С. Боже, все это не то, не то, не то! Хотела написать тебе одно, а получилось совсем другое».

«Дорогой мой Боря, милый мой!

Если бы ты знал, какой большой радостью являются для меня твои письма. Ведь это моя единственная моральная опора.

Когда человек сходит с ума, то сначала у него появляются навязчивые идеи. Он не может вырваться из определенного круга мыслей, которые все время возвращаются. Так вот и мне иногда начинает казаться, что я схожу с ума. Весь день, с утра до вечера, меня преследует навязчивая идея – что делать? И так каждый день.

Когда ты был здесь, все было так просто. Больше ощущался настоящий момент, меньше тяготили проблемы будущего. А теперь – думаешь, думаешь, думаешь. Что-о-о делать???

То мне кажется, что я и минуту без тебя жить не могу, что для меня нет большего счастья, как лететь к тебе в Вену. То мне вдруг мерещится, что я делаю непоправимую глупость, что у нас ничего не получится. В общем, мысли, как черные мухи, весь день не дают мне покоя. Жалят, язвят и кружатся над бедной моей головою!

Боря, прости меня! Поверь, что я люблю тебя так, как я только умею любить. А если я сейчас отказываюсь ехать, то, может быть, я вообще не способна на настоящую любовь.

И скажу тебе, любимец богов, по секрету еще одно: благодари Бога, что я не стала твоей женой! Ведь я же говорила тебе, что я ведьма. И я испортила бы тебе всю жизнь. И всю жизнь ты бы не понимал, что это такое.

Тебе еще очень и очень повезло, что все это кончилось так, а не иначе. А так осталось только воспоминание о большой и чистой любви. Во всяком случае у меня.

Ох, чуть не забыла. В твоем последнем письме, в самом конце, ты написал что-то непонятное: „Да, папа Иннокентий оказался прав!“ Чей это папа? Кого-нибудь из наших знакомых? Что он там про меня насплетничал?

Помни, что я тебя любила так, как умею. А большего нам, ведьмам, не дано.

Нина.

П. С. При случае поблагодари княгиню Лизу за ее амулет против ведьм. Может быть, он тебе действительно помог».

К последующему письму Нины был приложен официальный блайк 13-го отдела КГБ, где генерал-профессор Малинин сообщал следующее:

Дорогой Борис Александрович!

Извините, что я вмешалась в Вашу личную жизнь. Но я являюсь руководителем спецпроекта «Чертополох», куда входит радио «Свобода» и, таким образом, Нина Миллер. Кроме того, наш красный папа поручил мне быть Вашим ангелом-хранителем.

Сообщаю Вам те два секрета, тот классовый барьер, который наша принцесса Нина Миллер никак не могла перепрыгнуть.

Первый секрет. Она строила из себя советскую дворянку. А на самом деле она не дворянка, а лесбиянка. И эта «техническая девушка» лесбиянит уже с 16-летнего возраста.

Второй секрет. Ее отец всю жизнь тщательно скрывает, что он еврей-выкрест. Поэтому и его дочери приходится скрывать, что она полуеврейка.

Зная эти секреты, вы поймете и всю остальную «тайнопись» в ее письмах. Может быть, это пригодится Вам для Вашей книги об идеальных советских людях нового типа – гомо совьетикус.

Теперь о деле. Ученические годы Вильгельма Мейстера окончились, и в ближайшее время Вас отзывают в Москву для прохождения курса в нашем Институте высшей социологии – НИИ-13.

Вспомните слова из «Золотого осла» Апулея, что для достижения настоящей мудрости сначала нужно побывать в ослиной шкуре. Перед отъездом из Вены рекомендую Вам послушать оперу Галеви «Жидовка».

Искренне Ваш И. В. Малинин. Профессор высшей социологии генерал-лейтенант госбезопасности.

Так закончился роман инженера человеческих душ Бориса Руднева, который охотился за советской девушкой нового типа – гомо совьетикус.

Глава 17 Чистилище
Лучше чем любовь, деньги, славу – дайте мне правду. Вы познаете правду – и эта правда сведет вас с ума.

Генри Тора Олдос Хаксли

В доме чудес, где помещался «Профсоюз святых и грешников», произошло очередное чудо. Но чудо это такое щекотливое, что щекотливым людям это, может быть, лучше и не читать. А людям суеверным на всякий случай не мешает перекреститься и плюнуть через левое плечо.

Может быть, не стоило бы всего этого и рассказывать. Но и не рассказать тоже как-то жалко. Иначе будет существенный пробел в истории психологической войны. И не добавить здесь некоторые детали, так сказать, технику этой психвойны, было бы даже как-то нечестно по отношнию к человечеству.

Очередной шухер в доме чудес начался, как обычно, из-за совершенного пустяка, из-за бутылки армянского коньяку.

В кругах агитпропа пошли слухи, что дом чудес скоро демонтируют и ликвидируют. В результате комиссар дома чудес Сося Гильруд так расстроился, что с горя напился. Раньше он всегда был очень осторожен с алкоголем. И вот с непривычки с ним получилась маленькая оказия.

Выпивали они на конспиративной квартире вдвоем с Мушером и выпили целую бутылку армянского коньяку. Но в Коране говорится, что в каждой капле вина сидит шайтан. И в данном случае так оно и получилось.

Когда бутылка кончилась, Сося задремал на диване. А Мушер решил, что пора ехать домой. Он встал и начал заправлять скользкую капроновую рубашку, которая выбилась у него из штанов. И для удобства Мушер расстегнул штаны.

Но в этот момент с комиссаром дома чудес произошло нечто странное – словно в него вселился шайтан. Сося встал, как сомнамбула, сделал несколько шагов и затем вдруг повалился перед Мушером на колени. Глаза у Соси были закрыты, а рот широко открыт. И он сложил обе руки перед собой так, словно он просит подаяния или милостыни.

Говорят, что когда-то дикари, которые бегали без штанов, поклонялись штанам белых колонизаторов, думая, что вся их сила в штанах. Так вот и Сося стоял на коленях и молился на Мушеровы штаны.

В условиях социалистического реализма все это, конечно, вещь довольно необычайная. Но поскольку нас, русских, упрекают, что мы отстаем от жизни, то вот мы и переходим к соцмодернизму. Чтобы не отставать от «неохристианина» Солженицына, который в своем «Одном дне» так и пишет: «…а тебе хрен в рот…». [6]

Ведь когда-то великий правдоискатель Достоевский сказал, что Россия еще скажет миру свое новое слово. И имя этому слову – соцмодернизм. Ведь без этого не поймешь, что творится в нашем грешном мире.

Так или иначе, но бедному Мушеру все это было очень неприятно. В голове шумит армянский коньяк, а Сося выкидывает какие-то армянские шутки. В общем, заправил Мушер свою рубашку и, невзирая на Сосины молитвы, безжалостно задернул молнию на штанах.

Как только алтарь закрылся, Сося открыл глаза, закрыл рот, встал с колен и смущенно пробормотал:

– Ох, я, кажется, немножко ошибся… Я думал, что это князь Горемыкин…

Потом Сося повалился на диван и заснул. А Мушер поехал домой.

На другое утро Мушер сначала подумал, что все это ему только приснилось. Но потом он не удержался и рассказал это как анекдот своей жене. А Фуфочка, которую недавно выпустили из дурдома, ему и говорит:

– Ох, ты ж, Мушер, и дурак! Неужели ты этого не знаешь?

Говорят, что женщины в интимных вопросах обычно опытнее мужчин. Так вот и Фуфу. С улыбкой превосходства сообщает она Мушеру, что большинство педерастов натягивает друг дружку вовсе не в зад, а в рот. И все это означает, что чародей Сося просто педераст – и с пьяных глаз перепутал Мушера с князем Горемыкнным.

После этого Мушер попал в затруднительное положение. Дело в том, что по советским законам категорически запрещается, чтобы педерасты работали в таких местах, как дом чудес, которые связаны со всякими хитрыми органами. А если Мушер это знает и молчит, то он как бы соучастник преступления.